Виталий Шипаков - Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
– А все ж таки не шибко радостно в войско государево идти, особенно с похмелья. До сражений пока далеко, можно будет с казаками Иванов бочонок распить, не киснуть же винишку, – глядя на угрюмые лица собратьев, подумал он и усмехнулся, вспомнив о подарках. – Ну дела, атаман разбойный крест дарит, а священник – саблю острую. И впрямь чудной народ мы, казаки.
– Здравствуйте, Иван Андреевич, – поприветствовал его кто-то из новоявленных царевых воинов. Даже не успев оглянуться, Княжич сразу же узнал Сашку Ярославца. Более никто не мог так по-мужицки поздороваться. Называть по отчеству не принято средь казаков. Сам Иван, к примеру, не знал, как величать даже друга-атамана – ну Ванька да Ванька, Кольцо и Кольцо.
– Здорово, Сашка, – протянул он руку своему попутчику. Встретившись с ним взглядом, Иван прочел на Сашкином лице искреннее уважение к себе, однако даже без малейших признаков подобострастия. Смущенный есауловым рукопожатием, Ярославец было попытался обогнать начальника, но Ванька, неожиданно для самого себя, предложил:
– Не торопись, казак, все там будем. Поехали вместе, мы же, как-никак, соседи.
Следуя неспешным шагом к месту сбора, которое было назначено все там же, в поле за станицей, Княжич принялся разглядывать этого, несмотря на близкое соседство, малознакомого ему человека.
Сашка прибыл на Дон совсем недавно и не как обычно – с ватагой себе подобных беглецов, а в одиночку, что уже о многом говорило проницательному Ваньке. Сбежать на волю по примеру других холопов и вместе с сотоварищами уйти в казаки – это одно, но иметь отвагу в одиночку взбунтоваться против рабской доли, да суметь пробраться из далекой Ярославщины на Дон – уже совсем другое. Годами Сашка был, пожалуй, ровней Княжичу, такой же сухощавый, высокий да белесый. Но на этом их сходство заканчивалось. В отличие от кареглазого, лучащегося лихостью взора есаула, Ярославец смотрел на мир небесноголубым, всегда чуть удивленным, мечтательным взглядом. Не в пример длиннопалым, унизанным перстнями, знакомыми лишь с рукоятью сабли и пистоли, Ивановым рукам, Сашка имел широкие, разбитые тяжелой крестьянской работой ладони, да и сухощавость его широкоплечего стана была, скорее, не природной, как у есаула, а порожденной постоянным недоеданием.
Любой казак, пусть даже самый завалящий, хоть чемто да известен. Ярославец славился своею редкой невезучестью. То на рыбной ловле челн перевернет, потеряет сеть и сам еле выплывет, то пороху в пищаль пересыплет, чем оружие в негодность приведет, глаз едва не лишившись. Но особый повод для насмешек у станичников вызывала знаменитая Сашкина сабля. Как ни точил, ни чистил ее хозяин, она всегда была покрыта ржавчиной, и достать ее из ножен можно было лишь с большим трудом.
Так и ехали они бок о бок – первый есаул с последним казаком, даже не догадываясь, что оба обрели уже истинного друга. Крепкой будет дружба Ивана с Сашкой, не хуже, чем с Кольцо, только очень уж недолгой.
26На выезде из станицы казаков встречал князь Дмитрий со своею свитой. Завидев Княжича, он призывно помахал рукой и отъехал в сторону от окружавших его дворян да атаманов, давая тем понять, что желает побеседовать с есаулом с глазу на глаз.
– Чего это я князю вдруг занадобился, – пожал плечами Ванька. Простившись с Ярославцем, он направился к Новосильцеву.
– Ну что, Иван, пойдешь в помощники к Емельяну? – без всяких предисловий спросил царев посланник.
– Это как казаки выберут. Недаром говорится, глас народа – божий глас.
– Оно, конечно, так, – снисходительно усмехнулся Дмитрий Михайлович. – Только народ ведь, как табун коней, куда табунщик поведет, туда и повернет. Кого сильней расхвалим, того и выберут.
Заметив недоверие и даже неприязнь в красивых Ванькиных глазах, князь доверительно промолвил:
– Ты меня за злыдня не держи, я с тобой как с другом, откровенно говорю. Сам-то посуди. Со всего Дона казаки понаехали, многие друг друга в лицо даже не знают, как тут выбирать? А вы с Чубом первыми на мой призыв откликнулись, на кого ж еще, как не на вас, мне опереться? – и снова вопросил: – Ну так как, согласен?
– Давай со мной повременим, – чуток подумав, ответил Княжич. – Я ведь прежде боле, чем над сотней, не начальствовал, да и то обычно по необходимости, когда другие надежд братов не оправдывали.
– Как знаешь, – тяжело вздохнул князь Дмитрий, и уже собрался было ехать обратно к свите, но Иван остановил его:
– Позволь мне, княже, разъяснить тебе кое-чего да кой-какие советы дать. Даже на войне есть время боевое и походное, а начальствовать в походе и в бою – это две большие разницы. Вот сейчас, к примеру, какая будет забота у избранных старшин? Людей и лошадей прокормить да речами смелыми дух поднять. Тут тебе с меня плохой помощник. При моей рачительности и умении провизию добывать половина коней в пути издохнет, станичники же так потощают, что обратно домой сбегут. А вот как до сражений дело дойдет – смело можешь на меня рассчитывать.
Кивнув на уже выстроившихся казаков, есаул задорно, но без хвастовства заявил:
– Хоть весь Дон пройди сверху донизу, а не найдешь того, кто скажет, мол, Княжич оплошал в бою.
Ванькины слова совсем не удивили Новосильцева, просто он еще раз убедился, что не ошибся в нем. Такие люди в обычной жизни ничем не лучше других, как правило, имеют много слабостей и только в крайних случаях проявляют во всю ширь свою незаурядность.
А есаул тем временем от пояснений перешел к советам:
– То, что Чуба атаманом решил назначить – это правильно, есаулами к нему, коль такие выборы, тех двоих, которые в церкви у Герасима с ним были, выкрикни – оба славные казаки. Только, чтобы целой тысячью бойцов управлять, и поменьше начальники потребуются. Ты весь полк, по примеру тьмы татарской17, на сотни и десятки разбей. В сотни по станицам набирай, соседи или даже побратимы друг за друга будут крепче в бою стоять. Сотников с десятниками не назначай, их пускай казаки сами выберут. Ну вот, пожалуй, все, удачи тебе, князь, – шаловливо подмигнув, Иван отправился к своим собратьям.
Выборы, как ожидал царев посланник, прошли быстро и довольно гладко. Атаманом почти единогласно был избран Емельян, а есаулами Кондрат Резанец да Тимофей Большак – оба коренные казаки, ровесники и соратники Чуба, не раз водившие станичников в набеги на татар.
Повелев казакам разбиться по станицам и выбирать самим сотников с десятниками, что вызвало всеобщее одобрение, новоявленный полковник Чуб вопрошающе взглянул на князя. Тот, сделав вид, что вспомнил о чем-то очень важном, снова обратился к войску.
– Вот чего еще мы с вами позабыли, воины православные, – хоругвь, царем дарованную, пуще глаза требуется охранять, она теперь святыня наша, а для этого отряд бойцов особенно отважных надобно набрать и над ними хорунжего поставить.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Стефан Баторий – король Речи Посполитой, современник Ивана Грозного и его противник в Ливонской войне.
2
Гиреи – династия крымских ханов.
3
Кромешник – опричник.
4
Урал-камень (Каменный пояс) – Уральские горы.
5
Пищаль – старинное фитильное ружье.
6
Дикое Поле – историческое название степей между Доном и Днепром. В XVI в. по этой территории пролегали пограничные рубежи русского государства.
7
Выхолостить – кастрировать.
8
Есаул – помощник атамана. В более позднее время – офицерский чин в казачьих войсках, равный капитану.
9
Приказные ярыги – служащие приказов (органов власти на Руси времен Ивана Грозного), чиновники.
10
Пистоль – старинный пистолет с фитильным запалом.
11
Хорунжий – старший знаменосец либо командир хоругви, т. е. младший офицерский чин.
12
Иван Кольцо – атаман разбойной «казачьей вольницы», ближайший сподвижник покорителя Сибири Ермака Тимофеевича. По некоторым данным (А.А. Гордеев «История казачества»), принадлежал к боярскому роду Колычевых и был племянником митрополита Филиппа Колычева, одного из немногих, кто осмелился открыто обвинить царя Ивана Грозного в чрезмерной жестокости.